Н.Я. Эйдельман, ПРЕКРАСЕН НАШ СОЮЗ...
XIV.  КАЗАК
 
А ты, повеса из повес,
На шалости рожденный,
Удалый хват, головорез,
Приятель задушевный.
Бутылки, рюмки разобьем
За здравие Платова,
В казачью шапку пунш нальем -
И пить давайте снова!..

1814

Ты, наш казак и пылкий и незлобный...

1825

Вслед за Пушкиным разнообразный хор воспоминателей наблюдает пылкость, незлобность Ивана Малиновского...

Бешеный - скажет о нем Корф, но потом все же наговорит много хорошего.

В "национальной песне" - сценка на уроке:
 

С игрушкой кис
Кричит: ленись!
Я не хочу учиться;
Сосед казак,
Задав кулак,
Другим еще грозится.

"Добросердечен, от вспыльчивости всеми мерами старается воздерживаться, скромен, бережлив, вежлив, опрятен и весьма любит учение" - это отзыв гувернера Чирикова: строки, может быть, уж чересчур "добрые", так как адресованы директору Малиновскому и посвящены его сыну. Однако вот более холодный и независимый Кошанский:

"Иван Малиновский особенно отличается вниманием и способностями. Его редкое прилежание не столько происходит от соревнования, сколько от чувствования собственной пользы".

Учитель словесности замечает одно качество, во многом определившее жизненный путь Ивана Малиновского: отсутствие честолюбия, "чувства соревнования". Один из надзирателей назовет его "Саншо Пансо" (то есть Санчо Панса) - подразумевается, что Малиновский так же сыплет на каждом шагу народными пословицами и поговорками, как славный герой Сервантеса. Иван Малиновский же, узнав о том, отвечает: "Что ж худого-то, понабрал я их, а они и пригодятся - мал золотник, да дорог". Так и пройдет он по жизни добрым, душевным, достойным человеком; но решительно не примет весьма улыбавшуюся карьеру: в 21 год будет полковником гвардии, но не захочет стать генералом - и никогда о том не пожалеет, рассылая друзьям из глухой провинции длинные письма (из-за дикого почерка и сложной манеры выражаться их мало кто поймет больше чем наполовину).

"Известие о взятии Парижа. Смерть Малиновского - безначалие. Чачков, Фролов" ("Программа записок").

Весть о взятии Парижа и окончании войны 19-31 марта 1814. года еще не успела дойти до Петербурга, как умер на 49-м году жизни директор Василий Малиновский. В последние годы ему, человеку доброму, мягкому, чистому, было особенно нелегко служить, "не прислуживаясь...".

Учеников не выпускали из Лицея в Петербург, но на похоронах директора, что состоялись на Охтенском кладбище, кроме министра Разумовского и всех служащих Лицея присутствовали пять воспитанников.

Дочь Ивана Малиновского много лет спустя со слов отца расскажет:

"Уже на кладбище, когда опускали гроб в могилу для вечного успокоения, то Пушкин первый подошел к своему другу Ивану Малиновскому, чтобы его утешить в его горе, и здесь, перед не засыпанной еще могилой отца, они как бы поклялись в вечной дружбе".

Смерть отца была тяжелым ударом для большой семьи (мать скончалась еще раньше): Иван был старшим, кроме него оставалось двое братьев и четыре сестры; одна из них, Анна, станет женой декабриста Розена и разделит с ним сибирское заточение. Другая, Мария, выйдет замуж за Вольховского...

С 1814 года дом Малиновских - дом сирот. Скоро ощутит свое сиротство и весь Лицей...
 

И.В Малиновский с сыном Антоном (1863 г.)

Первое время после смерти Василия Федоровича должность директора исправлял Гауеншильд, имевший привычку вечно жевать лакрицу. Даже самый верноподданный и несклонный к бунтарству Модест Корф вспомнит позже:

"Гауеншильд был, может быть, столь же хороший профессор, сколько он был дурным учителем и еще худшим директором. Родом из Австрии, он не нравился нам уже потому, что был немец и очень смешно изъяснялся по-русски. Сверх того, при довольно заносчивом нраве он был человек скрытный, хитрый, даже коварный".

"Национальная песня" рождается очень быстро:
 

В лицейском зале тишина
Диковинка меж нами:
Друзья, к нам лезет сатана
С лакрицей за зубами.

Друзья, сберемтеся гурьбой,
Дружнее в руки палку,
Лакрицу сплюснем за щекой,
Дадим австрийцу свалку,

И кто последний в классах врет,
Не зная век урока,
"Победа!" первый заорет,
На немца грянув с бока.

Потом на директорском месте временно оказывается инспектор полковник Фролов, человек вполне аракчеевского закала (он пользовался протекцией злобного временщика), хотя, как позже выяснилось, не лишенный добродушия. Теперь мальчиков водят шеренгами в церковь, не разрешают иначе как "по билетам" (то есть по записочкам самого Фролова) подниматься днем из классов в свои комнаты наверх-и вскоре этот начальник также прославлен подчиненными (прославление относится к моменту появления нового, очередного директора, сменяющего Фролова):
 

Ты был директором Лицея,
Хвала, хвала тебе, Фролов,
Теперь ты ниже стал Пигмея*.
Хвала, хвала тебе, Фролов.

Ты первый ввел звонка тревогу
И в три ряда повел нас к богу.
Завел в Лицее чай и булки,
Умножил классные прогулки.

Наверх пускал нас по билетам,
Цензуру учредил газетам,
Швейцара ссоришь с юнкерами,
Нас познакомил с чубуками.**

Нашел ты фИгуру*** в фигуре,
И ум в жене, болтушке, дуре,
Кадетских хвалишь грамотеев****,
Твой друг и барин Аракчеев.

Тебе в лицо поют куплеты,
Прими же милостиво эти.
Но все ли только петь Фролова?
Хвала, хвала тебе, Фролов!

Ты был директором Лицея,
Хвала, хвала тебе, Фролов,
Теперь ты ниже стал Пигмея,
Хвала, хвала тебе, Фролов.


 
* Пигмей - прозвище одного из наставников.

** При Фролове, который целый день курил, многие лицеисты тоже стали курить.

*** Так Фролов выговаривал это слово.

**** Он служил раньше в кадетском корпусе.

Много начальников суетилось в лицейском безначалии. Мы не знаем, что хотелось написать Пушкину о Чачкове - всего восемь месяцев сей муж был надзирателем по учебной и нравственной части, зато лицейские карикатуры (Илличевского и других) изображают толпу профессоров, ползущую за милостями к министру народного просвещения Разумовскому, который тоже не оставляет Лицей своим попечением, а лучший лицейский поэт уж конечно не обойдет и министра:
 

На графа А. К. Разумовского

Ах! Боже мой, какую
Я слышал весть смешную:
Разумник получил ведь ленту голубую.
- Бог с ним! я недруг никому:
Дай бог и царствие небесное ему.

Времена все хуже - но разве могут все эти важные господа одолеть наших молодых весельчаков?
 

Дальше


Воспроизвели по изданию
Н.Я. Эйдельман, "Твой XVIII век / Прекрасен наш союз...", М., изд. "Мысль", 1991 г.
ученики Московской гимназии на Юго-Западе № 1543
Наташа Нетрусова, Маша Сибельдина, Андрей Терехов, Аэлита Чумакова и Маша Шкроб

Оглавление Страница Натана Эйдельмана VIVOS VOCO!


VIVOS VOCO! - ЗОВУ ЖИВЫХ!