№6, 2006
№6, 2006
ИЗ РУКОПИСИ Г.В. ЧИЧЕРИНА
О ВЗГЛЯДАХ A.M. ГОРЧАКОВА КАК ДИПЛОМАТА
ОТ РЕДАКЦИИ "НиНИ" Публикуемый ниже текст - фрагмент до сих пор не опубликованного полностью [1] рукописного исследования известного советского дипломата Георгия Васильевича Чичерина "Исторический очерк дипломатической деятельности A.M. Горчакова". Известным дипломатом Чичерин стал после 1918 г., заняв пост народного комиссара по иностранным делам Советской России. А начал он службу в архиве Министерства иностранных дел Российской империи в 1897 г., где и имел возможность ознакомиться с материалами времен государственной деятельности Александра Михайловича Горчакова.
Скрупулезное изучение частной и официальной переписки Горчакова, отчетов МИД, эпистолярного наследия российских послов, материалов зарубежной печати тех времен и проч. позволило воссоздать Чичерину емкую "картину" - рукопись насчитывает более 700 страниц - внешнеполитического курса России второй половины 1850 - начала 1870-х годов (Чичерин участвовал в написании "Очерка истории министерства иностранных дел России. 1802-1902", работая в основном над разделом, посвященном истории XIX в.). Учитывая, что большая часть документов, привлеченных Чичериным в своем исследовании, представлена на французском языке и им же переведена, мы получаем возможность впервые ознакомиться с известными ранее фактами, обобщениями и выводами, касающимися событий времен руководства российским МИД князем Горчаковым. Нами лишь прокомментированы упоминаемые в тексте исторические личности.
Работа над рукописью, однако, осложнялась рядом моментов, что не могло не сказаться на результатах "расшифровки" текста.
Во-первых, почерк Чичерина очень сложен для прочтения: он мелкий, буквы порой сливаются; сам текст писан был, что называется, "на одном дыхании", иногда сложно ухватить логику повествования. Все это не могло не сказаться на общем восприятии содержания текста. Приводимая расшифровка текста не должна рассматриваться как истина в последней инстанции.
Во-вторых, к сожалению, в начале XX в., когда автор работал над этой рукописью, научно-справочному аппарату уделялось мало внимания, а потому ряд источников, на которые опирался в своей работе Чичерин, восстановить в полном объеме (и проверить их соответствие цитатам и отсылкам) не удается.
В-третьих, скорее всего, данный текст Чичерин рассматривал как черновик, набросок к более расширенному и более основательному научному исследованию, посвященному внешней политике России второй половины XIX в. О "черновом" характере публикуемой рукописи может свидетельствовать и тот факт, что в самом тексте оставлены пропуски (от пяти до десяти строчек), часть из которых были - видимо, позднее - заполнены текстом (что угадывается по "плотности" текста), а часть - так и остались незаполненными, разрывая повествование на каком-то предложении. Не проводил автор рукописи - Чичерин - и редактирования всего своего материала, не сверял свои переводы с французского языка с существующими аналогичными текстами на русском языке (поэтому, порой, складывается впечатление, что перевод сделан "с листа и подстрочно" и автором более не просматривался).
В-четвертых, по всей видимости, даже цитируя архивные документы, Чичерин пользовался скорее не текстами, опубликованными в официальной периодической печати, а либо воспроизводил их по памяти, либо использовал какие-то хранящиеся в архиве МИД первоначальные варианты (как видно на примере текста циркуляра A.M. Горчакова от 21 августа 1856 г.).
В-пятых, стоит отметить и то, что чичеринский текст, написанный в начале XX в., сложно воспринимается сегодня, в начале века XXI: изменился стиль, "подача" материала, работа с источниками, принципы обобщения и доказательности предлагаемых гипотез.
В-шестых, с позиций нашего времени многое из того, что и как писал Чичерин, представляется и наивным, и архаичным, и даже, порой, смешным. Но точка зрения Чичерина заслуживает внимания. Она дает возможность понять, как характеризовался Горчаков (и его политика) с позиций человека, жившего в начале самого тяжелого для России века; причем глазами человека, имеющего возможность все взвесить и оценить, опираясь на многочисленные документы, ставшие уже "историей"; глазами не просто историка, но и - дипломата, оценивающего шаги министра и канцлера с позиций интересов России как государства-империи, существовавшей и во времена самого Чичерина.
Рукопись Г.В. Чичерина хранится в Российском государственном историческом архиве Санкт-Петербурга, а копия - в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ МИД РФ) в фонде "Библиотека азиатского департамента" (оп. 505, д. 20, т. V, л. 2-21).
При публикации были сохранены все сокращения, выделения как в тексте, так и в сносках, кроме особо оговоренных случаев.
Текст расшифрован и подготовлен к печати доктором исторических наук, ведущим научным сотрудником Института всеобщей истории Российской академии наук В.Л. Телицыным (комментарии составителя выделены красным цветом).
15 (16?) [2] апреля 1856 года кн. Горчаков был назначен министром иностранных дел. Только что закончилась война, разрушившая старую систему союзов и ослабившая международное положение России в Европе. Россия была истощена войной, финансы государства были в крайне расстроенном состоянии. Кн. Горчаков писал в 1857 году о финансовых затруднениях России: "Ни одно государство не может существовать при тех условиях, которые создаются для нас этим положением, и необходимость произвести в нем перемену так настоятельна, что не допускает ни полумер, ни отсрочек" [3].
Россия вступила в годы преобразований. Они требовали напряжения всех ее сил; все будущее России зависело от их совершения; все ее внимание должно было сосредотачиваться на них. Перед внутренней политикой внешняя отступала на задний план. "Я смотрю на себя в иерархии полезности, и по сравнению с другими", писал кн. Горчаков гр. Киселеву [4], "как на самого последнего из министров Государя". По его мнению, внешняя политика - это были "арабески, не имеющие прямого влияния на наши судьбы. Я разумел под этим", прибавлял он, "политику деятельную; оборонительная - другое дело" [5].
Задачей внешней политики в эти годы стало: быть дополнением к внутренней. От нее требовалось для России - не допускать препятствий внутренней преобразовательской работе. Мир был необходим; никакая внешняя заинтересованность не должна была отвлекать русские силы от внутренней деятельности. Но при этом требовалось также - не допускать, с другой стороны, чтобы в годы бессилия России, при необходимости для нее мира и финансовых ее затруднениях, ей был нанесен во внешних делах ущерб. Обессиливание России все же преувеличивалось в представлении Европы, как ранее -ее могущество, поощряя к враждебным против нее шагам. Время было взволнованное, полное важных политических явлений, которые нельзя было оставлять без внимания. Умелыми приемами дипломатического искусства, не доводя Россию до войны, нужно было предохранить ее, в области внешней политики, от всякого вреда, не отступаясь, в общем, от политики выжидания.
Выжидать, сосредотачиваться в себе, собираться с силами - таков был путь, ясно начертанный русской политике после Крымской войны. Некоторые шли еще дальше и утверждали, что, сосредотачиваясь в себе, Россия должна отказаться от всякого участия в общих делах, от всяких союзов, от всякой системы. "Такое государство, как Россия", заметил на это кн. Горчаков [6], "практическим образом не может повиснуть между небом и землей". Советовали России не высказываться ни за какую систему союзов. "Высказываться - нет!" - заметил кн. Горчаков, "то есть, не выставлять на показ! Но, конечно -иметь систему, и даже очень определенную, которая хранилась бы в сокровенном святилище государственной мысли".
Гр. Нессельроде [7], покидая свою должность, предложил в докладной записке систему для русской политики. Он выражал мнение, что Россия должна сосредотачиваться в себе, не оказывая [8] более защиты системе договоров 1815 г., пока не нарушены русские интересы, но и не сходить с почвы этих договоров; вести, таким образом, в качестве монархического государства, строго монархическую политику, не тратить своих сил на поддержку монархических начал у других, но оставлять у себя охранительное европейское право. Наоборот, русские публицисты нового поколения стояли за полное отрешение от прежней охранительной системы и выставляли политику положительных интересов как единственно здравую [9].
В политической системе кн. Горчакова исходной точкой стала мысль о служении исключительно положительным русским интересам. Выжидание, пока Россия не обновилась, но выжидание на почве новой политики - вот первое звено в его положительных воззрениях. "Русская кровь принадлежит России", докладывал он в 1860 году [10]: "Ваше Величество, употребите силы России только на служение ее интересам". К этому присоединялось его второе положение: не превышать сил России. Случалось прежде, что Россия, для защиты ли отечественных начал, или даже для достижения собственной пользы пыталась перейти за пределы своего действительного могущества; плодом этих стремлений были тяжелые уроки, которые, по мнению кн. Горчакова, не должны были пройти бесследно. Служить интересам России и сообразоваться с силами России - вот основные положения системы кн. Горчакова.
Свою политику кн. Горчаков назвал национальной. Он так изъяснял смысл этого слова [11]: "По-моему национальная политика есть та, которая ставит впереди всех и выше всех действительные интересы страны, и оберегает достоинства Государя и России, не подвергая его опасности не превышающими средства усилиями". При этом кн. Горчаков противополагал свою национальную политику не только той, которая ради отвлеченных начал тратила бы русские силы на чужие пользы, но и той, которая, руководясь национальными страстями, высокомерием, преувеличением своих сил, даже ради интересов страны, не считалась бы с пределами практической возможности и с доводами разума и политического опыта. Он стремился к тому, чтобы удовлетворить в своей политике глубоким, стихийным стремлениям русского народа, осуществлять в ней живые национальные идеи, но не отдаваясь потоку общественных страстей, а оставаясь, прежде всего, разумным, расчетливым политиком и хозяином в своей области государственной жизни.
В разговорах с иностранными дипломатами кн. Горчаков объявлял, что вступил на новый политический путь, прямо противоположный тому, по которому так долго шел его предшественник. Он так определял свою новую политику: "политика выжидания; политика, состоящая в том, чтобы как можно меньше вмешиваться в чужие дела, сохранять полную свободу действий; принимать во внимание только факты при оценке поведения иностранных держав". В течение всей своей государственной деятельности, говоря о своей политике, кн. Горчаков постоянно называл ее "политикой русских интересов".
Первый вывод из основного положения политики интересов состоит в следующем: для России все равно, кто правит в той стране, с которой Россия имеет дело. В России господствует известное политическое начало; в другом государстве может царить другое начало; с точки зрения политики интересов при устранении отвлеченных начал, это различие неважно для России. Господство такого другого начала в другой стране ее не касалось. Если польза требует сближения, то следует сближаться, несмотря на различие государственных начал. В инструкциях гр. Киселеву [12], в 1856 г., говорилось, что нужно установить соглашение с Францией [13], "и притом все внимание к государственному в этой стране порядку вещей, лишь бы он шел правильным ходом". Позже, говоря о сближении с Францией, кн. Горчаков не раз вставлял, что Россия сближается именно с Францией, а не с тем или другим ее властителем. Итак, для одного государства должны быть безразличны внутренние дела другого. Вместо прежней солидарности, заставлявшей поддерживать определенные начала государственного права у других, по новой системе международные отношения должны были определяться только международным правом.
Далее. Кн. Горчаков не только отказался от поддержки правительств против их подданных, но прямо поставил благо народов задачей политики для правительств. В пределах международного права и правительственной политики, не допуская нарушений существующих договоров или революционных действий, кн. Горчаков считал желательным разумное удовлетворение национальных потребностей, стремлений народностей к здоровым условиям самостоятельного развития, вообще живым историческим течениям. Ранее европейский распорядок, установленный договорами 1815 года, считался неприкосновенным, и противные ему общественные движения должны были подавляться.
Кн. Горчаков отказался от мысли о незыблемости системы 1815 года; он находил полезным изменение ее новыми договорами, чтобы считаться с потребностями времени. Потому он стоял и за удовлетворение национальных стремлений. Дружба с Сардинией входила в состав его программы. Кавалер Сарли, сардинский представитель, говорил кн. Горчакову, что вина Сардинии, за которую она подвергается нападкам, состоит в том, что она живо интересуется всеми вопросами, касающимися итальянской национальности, подобно тому, как поступают и разные славянские народности. Кн. Горчаков отвечал: "Сардинское правительство имеет полное право так поступать".
Кн. Горчаков не только считал единение с народными стремлениями существенной целью для правительств; для итальянских государств, где недовольство было почти общее, он прямо определил наилучшее к тому средство: дарование конституции. В 1859 году, перед итальянской войной [14], готовился конгресс для замирения Италии; в инструкциях русским представителям, назначаемым на этот конгресс, признавалась [15] "неотложность мер, которые вели бы к согласованию управления в итальянских княжествах с потребностями населения и с духом нынешнего времени". Строго соблюдая невмешательство, русское правительство считало невозможным навязать державным властителям насильно внутренние мероприятия. "Но это уважение к их неотъемлемым правам не исключает официозного воздействия на их совесть, с целью просветить их, понять требования их, положения". Примиряя желание подданных с дальнейшим существованием установленных правительств, а позже, удовлетворяя стремления к национальному единству устройством Итальянского союза, державы могли бы, по мнению кн. Горчакова, уладить итальянские смуты и создать итальянскому движению достаточный простор без революционных потрясений.
Все это давало право говорить, что кн. Горчаков положил начало либеральной политике. "Переворот - такой полный", писал французский ежегодник в 1859 г. [16], "что угнетенные народы, прельщенные блестящей либеральной внешностью, начинают обращать свои взоры к Петербургу". Однако интересы России, как государства, в дальнейшем либеральном развитии, вели к более сложным выводам.
Во-первых, Россия есть государственное целое, имеющее в своей основе известные нравственные начала, которые она, по мнению кн. Горчакова, не может нарушать безнаказанно; с ними связано ее государственное существование.
Во-вторых, она есть государственное целое, имеющее под своей властью чуждые подчиненные народности; она не может относиться благоприятно к таким политическим силам, которые, перейдя ее границы, были бы враждебны ее господству над этими чужими народностями. В 1860 г., когда наше отношение к революции в Неаполе могло отозваться и на нашем отношении к Франции, бар Жомини [17] писал увлекающемуся В.П. Балабину [18], более крайнему приверженцу новой политики [19]: "Как общее положение, я признаю, что Неаполь - далеко от нас, Восток близко, а Франция - как раз в промежутке, чтобы воздать нам тем же, что мы сделали бы для нее. Но в действительности, Неаполь - у самых наших ворот, во-первых - чрез принцип, а затем чрез Далмацию, Венецию и прочее". Нравственное начало и подчинение народностей - вот что мешало государству ограничиваться политикой непосредственной пользы.
В случае революции в другом государстве новая политика требовала невмешательства; когда совершившийся факт - налицо, и вновь утвердившееся правительство поддерживает у себя порядок, то можно его признать, и можно сближаться даже с правительством, вышедшим из революции. Но в то же время нравственный интерес России, как государства, запрещал и подстрекательство чужих подданных к революции, и всякое содействие революции у других. "Государь", писал бар. Жомини в приведенном письме, "должен быть честным человеком, потому что Он - источник, откуда все исходит, и этот источник не должен быть отравленным. Он потерял бы веру в свое собственное призвание, если бы в Нем не жило сознание божьего, честного и справедливого. В этом все божественное право!".
"Я не вижу никакой возможности для нашего правительства", - говорит он далее, "представлять извне что-либо иное, кроме своего собственного принципа". Тем самым, интерес государства запрещал, относительно революции, и нравственное содействие, а потому - и содействие посредством санкции революционного дела, посредством международного одобрения. Поэтому, признавая совершившийся факт, как внутреннее дело другого государства, кн. Горчаков в то же время имел в виду, чтобы в случае, где европейские договоры требовали решения держав, международным примером не давалось одобрение революции.
Относительно революций в отдельных государствах, где они были внутренним делом, новая политика, заменявшая солидарность охранительных правительств простым приложением международного права, требовала невмешательства. Совсем не то - международные революции, то есть действия организованной международной партии разрушения, и международные революционные действия правительства. Это уже не внутреннее дело, а международное, относительно которого отказ от невмешательства был законен.
Русской политике было необходимо занять определенное положение относительно международной революции. Те же годы, когда происходило внутреннее переустройство в России, были временем переустройства и в значительной части Европы. Политическая атмосфера была раскаленная; в Европе происходила общая борьба исторических сил. Проснувшиеся народности, требовавшие простора для самобытного развития, общественные силы, требовавшие участия в государственной жизни, еще не отрезвленная практическим опытом, с первым пылом возродившейся жизни, переходили от метаний к делу и выступали на поприще политики, внося в нее юношескую крайность. К волновавшимся общественным и национальным стихиям непосредственно примыкала, нередко идя с ними заодно, международная партия разрушения, вербовавшая повсюду сторонников, подготовлявшая переворот и предававшаяся туманным мечтаниям о братстве народов и об идеалах народовластия.
<Пропуск в тексте. - В. Т.>
Неуемными стихиями Европы пользовался Наполеон III, как орудием своего могущества, но и он со своей стороны, был их орудием и способствовал их могуществу. Когда стало ясно преклонение Наполеона III пред всем, что считало себя наиболее передовым; то можно было заранее сказать, что если где-нибудь вспыхнет революция, то Наполеон III считал наивысшим требованием своей политики - не порвать с нею; революция могла рассчитывать с его стороны на послабление, а может быть, и на помощь. Он же старался бы использовать ее в своих выгодах. Нельзя было положиться, чтобы Наполеон и сам от себя не прокладывал революционных подкопов под другими правительствами. Либеральный русский публицист писал в 1859 году: "Пока на французском троне сидит Наполеон III, кто знает, откуда и когда грянет гром".
С международной революцией было связано возвращенное ею новое публичное право. Как прежде общеобязательной считалась охранительная система, так теперь были выставляемы, в качестве первоочередного начала, права народов. В Англии, лорд Россель [20] объявил с парламентской трибуны о праве народов выбирать себе правительство по своему желанию. Во Франции новое публичное право было одной из излюбленных идей Второй Империи; провозглашали безусловное право национальностей создавать себе по желанию политические формы существования; выставляли плебисцит - источником законности для власти, и всеобщее голосование - необходимым основанием народного представительства во внутренних делах, и обязательным изъявлением державной народной воли при международных решениях. Державный народ, как верховный источник всякой законности - вот основание нового публичного права, которым можно было оправдывать всякие стремления и ломку существующего. "В наше ужасное время", писал бар Жомини в приведенном уже письме к В.П. Балабину, "вопросы ставятся ясно и доходят до конца, несмотря на официальное инословия. Право народов в Италии, - это есть право народов в Венгрии, в Польше, везде, где есть недовольные, которым можно возражать, и вожаки, которые могут руководить ими. А где их нет? И нет ли у нас своих собственных? Как сдержим мы своих красных, поддерживая красных извне? И кто не видит, что везде Лебрю шествуют за Одилоном Барро [21], и Мадзини - за Гарибальди [22]? Для кого же существует история? Пусть республиканцы провозглашают право народов; это их решение, но пусть правительство исполняет свое предназначение, защищая свое право!".
Первое требование кн. Горчакова, с точки зрения государственных интересов - относительно международной революции - не оказывать содействия. Так как некоторые правительства именно тем и пользовались, что были ее союзниками, то в требование кн. Горчакова также входило - не быть заодно с международными революциями друзьями других правительств. Уже это одно было жертвой.
Международная революция была большая сила; отворачиваться от нее, значит увеличить число своих затруднений. Ее сторонником был Наполеон III, содействие которого было главным орудием в политике кн. Горчакова. Если Наполеон III на некоторых из своих путей лишился единения с Россией. То он взамен этого искал единения с другими, то есть с противниками России. С обеих сторон цена франко-русской дружбы понижалась; вся русская политика от этого страдала. И тем не менее государственные интересы использовались на эти жертвы. Ценой временной пользы сохранилась польза пребывающая.
Вместе с тем, государственные интересы принуждали и к тому, чтобы не признавать нового публичного права за международное обязательное. Считая для России безразличным существование государственных устройств иного рода, чем русское, в другом государстве кн. Горчаков не отвергал самого приема вопрошания народа; но и не допускал замены правительственного права и святости договоров обязательной волею народовластия.
Уклонение от всякой общности с международной революцией вело к крупным последствиям. Целая область политики, с заманиванием видами, этим сразу отвергалась. И Наполеон III, и волновавшиеся народы искали нашей помощи для ломки существующего и обещая нам за это выгоды. Более отважные люди в России носились с широкими замыслами; русскому правительству были изложены обширные планы, которые по истечении сорока лет производят даже странное впечатление. Хотели, чтобы Россия, произведя вместе с Наполеоном ломку Средней Европы и Балканского полуострова, окружила свои границы небольшими национальными государствами с боковыми линиями Императорского Дома на их престолах; Россия и Франция, пользуясь общими сотрясениями и направляя их по-своему, благодаря своему участию, перекроили бы Европу сообразно своим видам и разделили бы между собой высшее господство над нею.
Не доходя до столь смелых замыслов, иные русские политики хотели решительного союза России с возрождающимися народностями; большая часть этих национальных возрождений соответствовала пользе России; решительный союз с этими народностями дал бы твердость и союзу с Францией; благодаря всему этому, Россия между тем устроила бы свое дело на Востоке. В начале 1863 г. бар Жомини писал одному из русских дипломатов, обвинявшему кн. Горчакова в отсталости:
"Франция хотела увлечь нас на ниспровержение Австрийской империи. Могли ли мы, должны ли мы были на это пойти? Разве было бы в интересах России, помимо великих принципов, содействовать образованию такого хаоса, как тот, который возник бы на развалинах Австрии? Не думаю. Получили бы мы хоть политическую выгоду? Конечно, нет. Франция предлагала нам в качестве приманки Галицию устами принца Наполеона! Какие уста, и какая приманка! Он отлично знал, что если однажды Австрия будет повержена, то невозможно было бы сохранить Галицию, как и остальную Польшу. В Италии, в Греции мы следовали тем же принципам. Мы признавали совершившиеся факты, но не одобряли их, не только из-за отвлеченной приверженности к теориям права, но также на основании рассудка, и на основании интереса.Не эти законы умножались правилами кн. Горчакова, который тщательно остерегался заходить за пределы безупречной правительственной политики. Когда Пруссия в 1860 г., после революционных действий Сардинии, решила все-таки под влиянием Англии не отзывать своей миссии из Турина, кн. Горчаков докладывал: "Пруссия поступила как раз наперекор своим собственным интересам, и это будет происходить всякий раз, когда какое-нибудь правительство подчинит свои действия таким убеждениям, которые - не его собственные".На основании рассудка, так как по нашему мнению государство ничего не выигрывает и много теряет, содействуя революционным увлечениям, ввергающим их в волнения и в анархию без конца, мы не можем видеть в этом чего-либо, способствующего благополучию.
На основании интереса, так как из всех стран в мире Россия наиболее пострадала бы от насаждения этих революционных привычек. Русская империя, как политическое тело, при этом погибло бы; ее обломки были бы хорошего качества, но ужасная анархия, вероятно, водворилась бы прежде, чем новая демократическая культура успела бы укорениться на этой развороченной почве, покрытой враждебными стихиями.
Если это так, если для своего существования в качестве Империи мы нуждаемся в сильной и неоспариваемой императорской власти, то какой же политике мы должны, по-Вашему, следовать? Извне, что могли мы делать, кроме того, что нами сделано? Примкнуть к Франции, низвергнуть Австрию, разгромить Турцию? Нельзя даже рассуждать по поводу такого хаоса. Что оттуда вышло бы, одному лишь Богу известно. Следовало ли нам, как нам советовали, повернуть в обратном направлении орудие национальностей; взять в руки его рукоятку, направить его острие против чужих стран, основать в Польше, Румынии, Сербии, Греции престолы для наших Великих князей? Какой ценой могли бы мы обосновать такие гигантские безумства?".
Не содействовать международной революции - таково было первое требование кн. Горчакова. При дальнейшем ее развитии могло оказаться нужным положительное противодействие. Против международной революции законна международная борьба, так как это уже не есть вмешательство во внутренние дела. Но при этом, с точки зрения основных положений своей политики, кн. Горчаков ставил ограничения: оказывать такое противодействие только по мере положительной надобности русского государства и по мере действительных сил России. В 1856 г., находясь в Вене для вручения отзывных грамот, кн. Горчаков говорил императору Францу-Иосифу и его министру Буолю [23], выражавшим желание возобновить единение с Россией против революции [24]:
"Россия никогда не будет революционным деятелем. Может случиться, что государь не всегда, и не чересчур легко будет усматривать революцию везде, где ни захотят заставить его приписать ее существование. Вообще, мы должны остерегаться слишком растяжимых принципов, ибо случалось, что их использовали к нашему ущербу. В европейских вопросах, по мере их возникновения<здесь предложение обрывается, далее пропуск в тексте. - В.Т.> Когда организованная международная революция одерживала такие успехи, хотя бы в отдельной еще стране, которые по дальнейшим последствиям грозили опасностью русскому государству, то кн. Горчаков считал, что надобность в противодействии есть. Но если соседние с волновавшимися международные державы относились к этому противодействию неблагоприятно, то политика кн. Горчакова не позволяла, чтобы Россия одна ставила себе отважные цели в далекой стране; это превосходило бы меру действительных сил России. Когда же и возможность общих действий с другими державами была налицо, то, при уговорах, например, с Пруссией и Австрией, кн. Горчаков все-таки остерегался, чтобы Россию не завлекали за пределы государственных надобностей, в пользу чужих интересов. Задачей его, как практического политика, было найти меру, в каждом отдельном случае, между достаточным исполнением нужного и уклонением от ненужного, достаточным напряжением русских сил и уклонением от напряжения чрезмерного.
На основании "частной солидарности", по выражению кн. Горчакова, русское правительство сговорилось с Пруссией и Австрией, чтобы ставить некоторые преграды международной революции; но при этом кн. Горчаков ограничивал уговор точными пределами, чтобы определить его исключительно русскими интересами. Помимо того, русское правительство и само со своей стороны принимало некоторые меры против развития близ русских пределов деятельности международной революции и предпринимало дипломатические шаги, поддержанные военными мероприятиями, для ее предотвращения.
Таким образом, государственные интересы России делали невозможным полное равнодушие к революции за границей, а тем самым приводили к некоторому сближению с охранительными правительствами, далеко отставшему от первоначального правила о сближении со всяким правительством, поддерживающими у себя порядок. "Мысль о том, чтобы нам совершенно уединяться от Европы и предоставить ее своим волнением, неосуществима", докладывало министерство иностранных дел [25]. Оно так определяло выбранный средний исход между прежним вмешательством в чужие дела и полным безучастием: "Способствовать, насколько может зависеть от нас, предупреждению сотрясений; ограничивать их, когда они разрастаются; оберегать себя от них; насколько возможно". "Этот ход", сказано далее, "сближает нас с теми правительствами, которым, как и нам, больше приходиться потерять, чем выиграть, от революции".
Положение кн. Горчакова - среднее, между чистыми сторонниками прежней охранительной системы и ее безусловными врагами. Как у вторых, его правило - не охранять у других установленного правительства против его подданных; но когда сближение с охранительными правительствами полезно для борьбы с грозящей всем революцией, то у него другое правило, как у первых: сближаться с охранительными правительствами. Как у первых есть правило: не допускать ни союза России с внутренней революцией, ни опасного роста международной революции; потому ему не все равно, какое в другой стране правительство; но когда вышедшее из революции правительство поддерживает у себя порядок и не проповедует революцию, у него другое правило, как у либералов: с этим правительством возможен союз; а международные действия России, вообще, не должны выходить за пределы ее могущества и ее собственные надобности.
Его убеждение, как у либералов: союз интересов возможен и с правительством, не охранительным по природе; ни его другое убеждение, как у охранителей: необходимо при этом остерегаться революционных стихий в политике неохранительного правительства. Как у прежних политиков, его убеждение: союз с правительствами, с которыми связывает общность принципов, благотворен; но его другое убеждение: союз, основанный на принципах, должен быть подчинен интересам и не должен увлекать Россию за их пределы и за пределы собственных сил.
Избегать подводных камней и слева, и справа - постепенное стремление всей политики кн. Горчакова; и в данном случае, при гармоническом сочетании старых и новых началах, его задача - брать с обеих сторон полезное, отбрасывая вредное.
Его путевая нить, среди противоречивых требований отвлеченных принципов и непосредственной пользы - интерес России и как к народной личности, и как государственного целого, с присущими последнему нравственными началами и господством над чужими народностями. Интерес России, в самом широком смысле слова - вот основание кн. Горчакова, при выгоде середины между крайностями.
Итак, для России все равно, кто правит в государстве, с которым она имеет дело - лишь бы не проповедник и союзник революции; а для частной цели борьбы с революцией уже совсем не безразлична природа других правительств.
Желательно удовлетворение народных устремлений - но нельзя склоняться пред верховенством народовластия.
Дарование конституций бывает благотворно - международная революция есть враг.
Наконец, система договоров 1815 года может быть изменена - но договора вообще - святы. Последнее относится к выставленному кн. Горчаковым в политике положительному принципу - о господстве правовых начал.
И святость договоров, и соблюдение великих международных обязательств, и исполнений всех вообще международных обязанностей - все это охватывалось общим понятием господства правовых начал, составлявшим предмет заботы кн. Горчакова. Такая общеправовая точка зрения противопоставлялась министерством иностранных дел прежнему охранению распорядка 1815 года в следующих выражениях [26]:
"Мы установили основное различие между европейским правом и буквой сделок, на которых оно основывается. Последние могут подвергаться изменениям, вызываемым ходом времени, требованиями явлений действительности и перемещением интересов. Но мы признаем неизбежную необходимость изменений некоторых международных правил, без которых общество в Европе не могло бы существовать. Соблюдение их было для нас первостепенным интересом, сообща со всеми ближайшими правительствами. Будучи сами готовы уважать их при всех случаях, мы считали долгом протестовать против нарушения их другими".К числу международных обязанностей относится, между прочим, уважение к державным правам существующих правительств. Россия не вмешивается во внутренние дела самостоятельных государств, не производила вмешательств в пользу государей против подданных, другие не должны были вмешиваться в пользу восставших подданных. И вмешательство сильного в дела слабого и подстрекательство чужих подданных к революции или содействие в этом деле, а вообще всякое вторжение в права других правительств - все это осуждалось защищенными кн. Горчаковым правовыми началами.Нарушение этих начал дало кн. Горчакову повод впервые возвестить всенародно основания своей политики. В августе 1856 года в Москве совершились празднества Священной коронации Государя Императора. Европа прислушивалась к каждому слову, которое раскрывало бы намерения нового царствования. Относительно внешней политики одни надеялись, что Россия останется верна охранительной системе; другие желали, чтобы Россия предалась необузданной политике, отвергнув всякие принципы; третьи ожидали, что Россия совсем откажется от влияния на общие дела и замкнется в полном безучастии. Тогда то, 21 августа, за пять дней до самой Коронации, в высокоторжественные дни из сердца России, кн. Горчаков выпустил свой первый циркуляр о политических событиях, и он был повсеместно истолкован, как исповедание начал новой русской политики. Начиная свою дипломатическую деятельность, кн. Горчаков сразу возвестил свои руководящие начала, открыто стал на почву политики, совершающейся при свете дня, черпающей свою силу в честности и правомерности, и это было первым откровенным шагом на пути откровенной политики. Кн. Горчаков дал понять, что Россия отрекалась от охранительной системы; что Россия решила собираться с силами, но не отказалась от назначенного ей Промыслом положения в общей политике, наконец, что Россия не вступит на путь чистой корысти и отрицания политической нравственности. Он провозгласил и положительное основание и для своей деятельности, а для политической жизни европейского целого - господство правовых начал.
Поводом к появлению циркуляра 21 авг. были греческие и неаполитанские дела. После заключения парижского мира западные державы продолжали занятие части Греции, ставя требование, касавшиеся внутреннего управления Королевства. В Неаполе Франция и Англия угрожающим образом требовали у короля внутренних преобразований и даже действий милости относительно лиц, осужденных за политические преступления. Циркуляр 21 авг. обращает против западных держав тот самый лозунг уважения к независимости правительства, который они выставляли для войны с Россией. Кн. Горчаков не хочет верить, чтобы громкие слова западных держав были лишь случайным орудием, "складываемое затем в пыль арсенала". Между тем их действия в Греции и Неаполе противоречат этим началам. Одно правительство может обращаться к другому с дружественными советами и даже увещеваниями; но это есть крайний предел законного воздействия. Все государства равны, права всех одинаково священны. Предписывать Неаполитанскому королю внутренние мероприятия, значит "насильственно заменить его власть своей, стремиться править вместо него, провозгласить без надобности права сильного над слабым".
От ближайших событий циркуляр восходит к высшим началам русской политики. Из ее общей системы вытекает откровенность русского правительства. Государь Император желает доброго согласия со всеми, но прежний охранительный союз перестал существовать. "Воля Государя Императора осталась не причастна этому исходу. Обстоятельства возвратили нас к полной свободе действий". Главная попечительность Государя Императора будет обращена на внутреннее развитие страны; силы России будут поставлены наружу только при безусловном требовании положительных русских интересов.
"Обращаются к России с упреком, что она уединяется и остается безмолвною в присутствии явлений, несогласных ни с правом, ни со справедливостью.Безмолвие России было бы естественно; прежде она возвышала голос за право, без выгоды для себя, и за это обвиняли ее в стремлении к всеобщему господству; теперь она могла бы безмолвствовать. "Но мы не думаем, чтобы таково было положение, подобающее державе, которой Проведением назначено в Европе занимаемое Россией место". Государь Император будет громко выражать свое мнение, когда будет считать это своим долгом.Россия дуется, говорят иные.
Россия не дуется. Россия собирается силами".
"Так будет всякий раз, когда голос России может быть полезен делу права и когда сообразно с достоинством Императора - не хранить свои мысли в тайне. Что же касается воздействия нашими вещественными силами, Государь предоставляет это своему благоусмотрению.Итак, Россия и сама подчиняется правовым началам, и заботится о том, чтобы не дать им погибнуть в общем сознании политического мира. Таков главный вывод из циркуляра 21 августа. Россия не отрекалась от своего значения в Европе; а значение ее, между прочим - в ее заботе о господстве правовых начал, она должна исполнять это, протестуя против правонарушений, хотя бы и не поддерживая протеста силой. Это одно из наиболее характерных мест в мировоззрении кн. Горчакова: особенное значение для русской политики забота о праве и пользовании протестом, как практическим приемом.Политика Государя Императора национальная; она не своекорыстная; и если Его Императорское Величество ставит на первое место нужды своих народов, то он не допустит, чтобы даже служение этим интересам могло быть привнесено для нарушения права других" [27].
Во-первых, нравственная политика необходима ради самой пользы России. "Пока у нас не будет избытка в силах, оказывающих внешнее влияние, которые необходимы для пользования политикой вещественных интересов, подобно Англии и Франции - мы принуждены сохранять оборонительное положение и существующие договора служат нам оплотом", высказывало министерство иностранных дел в 1865 году. "Должны ли мы подражать западным правительствам", спрашивало оно далее по поводу румынских дел. "Должны ли мы принять предложение некоторых партий и составлять с ними заговоры? Такого рода политика - не в наших правилах, мы не обладаем тем, что для нее требуется". Если же Россия неспособна вести политику тайных происков заговоров, денежного влияния, то она должна узнать свою силу в благородстве, прямодушии и откровенности своей политики. "Политическая честность нам подобает", писал бар. Жомини В.П. Балабину в приведенном ранее письме, "можно ли утверждать, чтобы она была неразумием? Если революция есть сила, то и право есть такая же сила".
Другое основание благородной политики кн. Горчакова его представления о присущих государству нравственных началах. Сила государства не только в вещественном могуществе, но в оживляющем его духе, в государственном сознании, в накопившемся веками чувстве собственного высокого достоинства и величия. Кн. Горчаков был проникнут этим государственным сознанием в высокой степени. Вся его борьба во время Крымской войны против ограничения русских сил на Черном море и впоследствии за отмену этого ограничения имела главным <неразб. - В.Т.> представление о чести России. Когда более неумеренные политики предлагали систему заговоров и подстрекательства в среде славян, кн. Горчаков возражал; это не способствует достоинству России.
Кн. Горчаков постоянно повторял, что великому государству должна быть свойственна и великая политика, проникнутая нравственными началами. Мало того, между всеми престолами он считал русский престол облаченным наиболее великим достоинством; он полагал присущим русскому государству по преимуществу - чуждаться всего низкого и осуществлять возвышенное; он видел особенное призвание России в том, чтобы именно она была представительницей благороднейших человеческих начал. В европейском равновесии он видел сложившееся целое, где для каждого члена создалось свое особенное значение; значение России он видел, между прочим, в охране высшего правового достояния европейского целого. Когда среди европейских правонарушений в Европе появился голос протеста, то "естественно было", - докладывало министерство иностранных дел Государю Императору [28], - "чтобы этим голосом была Россия". Россия должна была быть верна своему призванию; поэтому интерес ее в высшем смысле слова, требовал от нее заботы о сохранении в целости правового начала в Европе.
Далее. Кн. Горчаков был воспитанником нравственной среды европейских политиков начала столетия, когда господствовали представления о европейской семье, о просвещенном мире, как целях, и широкая философская мысль и нравственные начала должны были ложиться в основу политики. Кн. Горчаков отказался от мысли о незыблемом европейском распорядке 1815 года, но не отказался от требования каких-нибудь упорядочивающих начал в общем политическом отношении. Он не мог допустить, чтобы Европа распалась на отдельные политические единицы, руководимые лишь алчностью и корыстью, с беззащитностью слабого перед сильным, и с возможностью для каждого сильного обратиться когда-нибудь в слабого. "Лишенная уравнивающего тормоза принципов и убеждений, политика стала зыбкой почвой, где ни одна держава не может ступать с безопасностью" [29], сказано в одном из документов министерства. "Мы направляемся к хаосу, где право заменяется силою и хитростью, ведущих к дикому состоянию", высказывался кн. Горчаков в 1866 году, когда Пруссия объявила Германский Союз упраздненным [30]; "более, чем когда-либо, мы теперь убеждены, что державы, считающие право обеспечением интересов общества, должны были бы сговориться между собой". Соединенная Европа, отказавшаяся от прежней охранительной системы, но оберегающая правовые начала - одно из любимых представлений кн. Горчакова. Он любил потому с наслаждением и блеском говорить о высших началах в политике, он не оставлял надежды, что в будущем, после временного смутного состояния, наступит снова лучший порядок. Вообще поучительный тон был ему свойственен, Бисмарк говорил, что по целым часам охотно слушал его поучительные речи. Убежденный в необходимости господства правовых начал в Европе, даже с точки зрения интересов каждого, кн. Горчаков считал своим долгом быть их поборником.
Наконец, считая Россию главной хранительницей высших начал и веря в их будущее господство в Европе, кн. Горчаков полагал, что именно чрез Россию, которая тогда успеет возродиться и укрепиться, будет совершаться в эту эпоху осуществление права и справедливости. В этом будет ее призвание; она будет представительницей высших человеческих начал, регулятором Европы.
<Далее пропуск в тексте. - В.Т. [31]>
Чтобы остаться верною своим судьбам, она теперь должна твердо держаться начал правотворчества.
Практический прием кн. Горчакова при исполнении этой задачи - протест против правонарушений. Это одна из особенностей кн. Горчакова - возвышать голос, не переходя в действие. Все должны были знать, что Россия не отказалась от своего положения; в то же время понятие о праве должно было охраняться провозглашением, чтобы быть пронесенным в сохранности через смутное время правонарушений. Кн. Горчаков показывал своими протестами, что гордость России не сломлена; что роль России - в защите права; что выше частных интересов - общее начало правомерности. Целью его было - провести Россию в целости сквозь "теснину", как он выражался, трудной поры преобразований и при этом хранить нетронутым ее достоинство, возвышать голос, чтобы показывать, что Россия все та же. Он напоминает древних московских бояр, которые, <неразб.> столетие за столетием не имея еще возможности дать действительной силы своим притязаниям, объявили московского великого князя государем всея Руси, законным властителем всех русских областей.
Представление кн. Горчакова о господстве правовых начал простиралось еще далее. Они должны были охранять не только права, но и самое существование политических единиц. Правая война позволит победителю продиктовать условия побежденному; однако по принципам кн. Горчакова, это право не простирается до искоренения существующих правительств, до поглощения сильным того, кто оказался слабейшим. Существующие силы европейского равновесия все необходимы; интерес каждой из них заставляет противиться уничтожению одной из их числа. Но даже искоренение второстепенных государств противно интересу каждого из прочих, ради общей обеспеченности существования в политическом мире. По поводу поглощения Пруссии в 1866 году некоторых германских государств министерство докладывало государю [32]. "Ваше Величество представило королю, что это значило - возводить в принцип безусловное злоупотребление силой и презрение к праву. Такое дело - дело революции, а не Монарха. Это значило установить прецедент, который мог бы однажды обратиться против самой Пруссии и оправдать все захваты, замышляемые другими державами".
После падения распорядка 1815 года слабые стали добычей сильных. Могущественное государство получило возможность пожирать незначительных соседей; государства, господствующие на море - делать захваты во всех частях света. Только совместные усилия правительств могли бы остановить хищения сильного. Все заинтересованные в соблюдении права, потому что все могут оказаться в положении слабого. Чрез эту совместность, по мнению кн. Горчакова, воссоздается так называемая "Великая Европа", соединенная Европа прежней охранительной системы. Прежде ей должен был подчиниться весь внешний и внутренний строй государства; по мнению кн. Горчакова, она должна охранять международное право; отдельные члены европейской семьи должны соглашаться с ее приговором. Новые договоры получали бы прочность только с ее санкции; таким образом, они не могли бы быть изменены без ее участия; тем самым они охранялись бы от произвола случайного победителя. Ради общего порядка кн. Горчаков выдвигал идею "Великой Европы", но он не мог один ее провести. "Нет больше Европы", говорил он, "Европа отсутствовала", докладывало несколько раз министерство. И, действительно, ее не было. В 1863 году, в разговоре с Бисмарком, английский посланник ссылался на верховенство Европы; "что такое - Европа"? - спросил Бисмарк. Для кн. Горчакова это были времена хаоса. Но если царит хаос, нужно смотреть вперед, в будущее и поддерживать мысль о праве громких напоминаний. Это и есть одна из задач России. Воплощение идеи права - соединенная Европа; а в ней - настоящее место России, как стража правового достояния человечества.
Таким образом, политика интересов получила у кн. Горчакова высшее раскрытие. Правовые начала должны были быть охраняемы ради самих же интересов России, но с высшей точки зрения. А в то же время имели силу и основные положения кн. Горчакова - не тратить русских сил, когда нет положительной потребности для России, и не переходить за пределы собственного могущества.
Политика кн. Горчакова - середина между двух крайностей. В отношении принципов и непосредственной пользы кн. Горчаков, как и везде, ищет путь между двух камней, чтобы "не было революционного сотрудничества с Францией"; но "не было и политического деспотизма в пользу отвлеченностей" [33].
Для русской политики это была новая эра. Искусно остерегаясь крайностей, кн. Горчаков дает ей большую свободу содержания и приемов. Прежняя система отжила свой век; кн. Горчаков внес в политику новую систему, не составляющую ни слишком резкого перелома после прежней, ни бесплодного коснения в старине. Политика интересов в соответствии с потребностями времени ведет со стараниями к удовлетворению народных устремлений; но притом в пределах государственности; и в то же время стремление соблюсти в политике высшие начала правомерности и для их прока верховенства соединенной Европы, и чрез исполнение этой задачи дать русской политике нравственное обаяние - вот что отличало дело кн. Горчакова в истории русской политики.
ЛИТЕРАТУРА
1. Отрывки из рукописи публиковались: Ковалев И. Неизвестная рукопись Г.В. Чичерина. - Нева, 1964, № 5; Кизельштейн Г.Б. Рукопись Г.В. Чичерина, посвященная дипломатической деятельности A.M. Горчакова. - Новая и новейшая история, 1966, № 4; Г.В. Чичерин о А.С. Пушкине и A.M. Горчакове (отрывки из неопубликованной рукописи "Исторический очерк дипломатической деятельности A.M. Горчакова", обнаруженной в ЦГИА СССР. Публикация И.Ф. Ковалева). - Советские архивы, 1974, № 5.
3. С франц. письмо 9 марта 1857 к Вел. Кн. Константину Николаевичу.
4. С франц. письмо 20 дек. 1859.
5. С франц. письмо 6 июля 1861 к Великой княгине Ольге Николаевне.
6. С франц. Приписки к памятной записке "май 1856".
7. Нессельроде Карл Васильевич (1780-1862) - дипломат, граф, канцлер (с 1845 г.), почетный член Петербургской Академии наук (1833 г.). В 1816-1822 гг. - управляющий министерством, в 1822-1856 гг. - министр иностранных дел, сторонник Священного союза.
8. Здесь и далее курсив Г.В. Чичерина.
9. На полях рукописи, напротив данного абзаца написано: "?Проверить. См. Рус. Архив. 1872".
10. С франц. Mandi Vansovie 1860.
11. С франц. Письмо к Государю 6 сент. 1867.
12. Киселев Павел Дмитриевич(1788-1872) - граф, государственный деятель. В 1856-1862 гг. российский посол в Париже.
14. Речь идет о войне Франции и Сардинского королевства против Австрии, начавшейся 29 апреля 1859 г.
17. Жомини Александр Генрихович (1814-1888) -дипломат. По окончании Крымской войны исполнял особые поручения в Берлине, а в 1861 г. - в Париже. В 1875 г. управлял вместо государственного канцлера министерством иностранных дел. В 1877-1878 гг. состоял в Бухаресте при кн. Горчакове; в 1879 и 1880 г. исполнял должность товарища министра иностранных дел.
18. Балабин Виктор Петрович (1812-1864) - русский дипломат, посланник в Австрии с 1860 по 1864 г. Автор известного дневника: Journal de Victor de Balabine, Secretaire de l'ambassade de Russie. Paris, 1914.
19. С франц. Письмо 26 авг. 1860.
20.Россель Джон (1792-1878) - лорд, английский государственный деятель. В 1859-1865 гг. занимал пост министра иностранных дел, в 1865-1866 гг. - премьер-министра.
21.Барро Одилон (1791-1873) - французский политический и государственный деятель. С декабря 1848 г. по октябрь 1849 г. премьер-министр.
22.Гарибальди Джузеппе (1807-1882) - государственный и политический деятель Италии, один из вождей революционного крыла Рисорджименто. Участник Итальянской революции 1848-1849 гг. и 1859-1860 гг., в 1862 и 1867 гг.
Мадзини Джузеппе (1805-1872) - итальянский политический деятель, вождь республиканско-демократического крыла Рисорджмиенто. Участник революции 1848-1849 гг.
23. Буоль-Шауенштейн - австрийский министр-президент и министр иностранных дел (1852-1859 гг.).
25. С франц. Годовой отчет 1863 г.
26. С франц. Годовой отчет 1860 г.
27. Ср. "Циркуляр A.M. Горчакова российским дипломатическим представителям за границей" (21 августа/2 сентября 1856 г.):
"Воля нашего августейшего государя не причастна к этому результату. Обстоятельства вернули нам полную свободу действий. Император решил предпочтительно посвятить свои заботы благополучию своих подданных и сосредоточить на развитии внутренних ресурсов страны деятельность, которая может быть перенесена за ее пределы лишь тогда, когда позитивные интересы России потребуют этого безоговорно.28. С фран. Годовой отчет 1860 г.Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом тех фактов, которые не согласуются ни с правом, ни со справедливостью.
Говорят, что Россия сердится.
Россия не сердится, Россия сосредоточивается.
Что касается молчания, в котором нас обвиняют, то мы могли бы напомнить, что в недавнем прошлом вокруг нас организовалась искусственная шумиха, поскольку мы высказывались во всех случаях, когда считали необходимым вступить в поддержку права. Это деятельность, проникнутая заботой о многих правительствах, из которой Россия не извлекла для себя никакой выгоды, использовалась для того, чтобы обвинить нас в мифическом стремлении к какому-то мировому господству. Мы могли бы продолжать хранить молчание, находясь под воздействием этого воспоминания. Однако мы не считаем, что такое поведение подобает державе, которой Провидение отвело в Европе место, которое сейчас занимает в ней Россия.
Настоящая депеша, которую я Вам направляю по повелению е.и.в-ва, является доказательством того, что наш августейший государь отнюдь не замыкается в этой роли, когда считает долгом предать гласности свое мнение. Так будет всякий раз, когда голос России сможет оказаться полезным делу обеспечения права или же когда император сочтет достойным высказать свое мнение. Что касается использования наших материальных сил, император оставляет за собой право распоряжаться ими по собственному усмотрению.
Политика нашего августейшего государя имеет национальный характер, она ни в коем случае не является эгоистичной, и, ставя интересы своих народов на первое место, е.в-во не допускает мысли о том, что этими интересами может быть оправданно нарушение прав других". - Канцлер A.M. Горчаков. 200 лет со дня рождения. М., 1998, с. 211-212.
29. С фран. Черновик годового отчета за 1859 г.
30. С фран. Доклад 11 июня 1866 г.
31. На полях рукописи, напротив данного пропуска, написано: "Отыскать цитату".
